Угадай автора или произведение
- Автор темы Дима
- Дата начала
<…>Воистину не забочусь я нисколько о тех любомудрах, которые провозглашают дерзновеннейшим глупцом всякого, кто произносит хвалы самому себе. Ладно, пусть это будет глупо, если уж им так хочется, - лишь бы зазорно не было. Кому, однако, как не Глупости, больше подобает явиться трубачом собственной славы и самой себе подыгрывать на флейте? Кто может лучше изобразить меня, нежели я сама? Разве что тот, кому я известна ближе, нежели себе самой! Сверх того, действуя, таким образом, я почитаю себя скромнее большинства великих и мудрых мира сего. Удерживаемые ложным стыдом, они не решаются выступить сами, но вместо того нанимают какого-нибудь продажного ритора или поэта-пустозвона, из чьих уст выслушивают похвалу, иначе говоря - ложь несусветную. Наш смиренник распускает хвост, словно павлин, задирает хохол, а тем временем бесстыжий льстец приравнивает этого ничтожного человека к богам, выставляет его образцом всех доблестей, до которых тому, как до звезды небесной, далеко, наряжает ворону в павлиньи перья, старается выбелить эфиопа и из мухи делает слона. Наконец, я применяю на деле народную пословицу, гласящую:
"Сам выхваляйся, коли люди не хвалят". Не знаю, чему дивиться - лености или неблагодарности смертных: хотя все они меня усердно чтут и охотно пользуются моими благодеяниями, никто, однако, в продолжение стольких веков не удосужился воздать в благодарственной речи<…>
"Сам выхваляйся, коли люди не хвалят". Не знаю, чему дивиться - лености или неблагодарности смертных: хотя все они меня усердно чтут и охотно пользуются моими благодеяниями, никто, однако, в продолжение стольких веков не удосужился воздать в благодарственной речи<…>
Romashca
Пользователь
С некоторого времени начинаешь замечать - все, что мы думаем - о безнадежности. Ветер жизни отшумел, уносясь неизвестно куда. "Самое страшное - что нет ничего страшного". Банальность, с которой утекает время. Невозможность остановиться. Невозможность быть вообще чем-то, кроме текущего то быстрее, то медленнее бытия. Поймать настроение - для этого довольно сентиментальности. Удержать его - нестойкое искусство писателя, которым владеют немногие. Очень трудно рассказывать, не повинуясь прихотливым изгибам мысли, а растягивая нить повествования, куда более складного, чем неловкая и переменчивая жизнь. Ведь писатель должен описывать события, и в книгах все бывает не так, как обычно - там все венчает развязка, а в жизни все венчает смерть, и жизнь нельзя закрыть на середине как книгу.
Притулившись на табурете и оперевшись головой на руки, старик задремал.
Притулившись на табурете и оперевшись головой на руки, старик задремал.
Дима
Пользователь
Загадываю 
Бахаревский дом стоял в конце Нагорной улицы. Он был в один этаж и
выходил на улицу пятнадцатью окнами. Что-то добродушное и вместе уютное было
в физиономии этого дома (как это ни странно, но у каждого дома есть своя
физиономия). Под этой широкой зеленой крышей, за этими низкими стенами,
выкрашенными в дикий серый цвет, совершалось такое мирное течение
человеческого существования! Небольшие светлые окна, заставленные цветами и
низенькими шелковыми ширмочками, смотрели на улицу с самой добродушной
улыбкой, как умеют смотреть хорошо сохранившиеся старики. Прохожие,
торопливо сновавшие по тротуарам Нагорной улицы, с завистью заглядывали в
окна бахаревского дома, где все дышало полным довольством и тихим семейным
счастьем. Вероятно, очень многим из этих прохожих приходила в голову мысль о
том, что хоть бы месяц, неделю, даже один день пожить в этом славном старом
доме и отдохнуть душой и телом от житейских дрязг и треволнений.
Бахаревский дом стоял в конце Нагорной улицы. Он был в один этаж и
выходил на улицу пятнадцатью окнами. Что-то добродушное и вместе уютное было
в физиономии этого дома (как это ни странно, но у каждого дома есть своя
физиономия). Под этой широкой зеленой крышей, за этими низкими стенами,
выкрашенными в дикий серый цвет, совершалось такое мирное течение
человеческого существования! Небольшие светлые окна, заставленные цветами и
низенькими шелковыми ширмочками, смотрели на улицу с самой добродушной
улыбкой, как умеют смотреть хорошо сохранившиеся старики. Прохожие,
торопливо сновавшие по тротуарам Нагорной улицы, с завистью заглядывали в
окна бахаревского дома, где все дышало полным довольством и тихим семейным
счастьем. Вероятно, очень многим из этих прохожих приходила в голову мысль о
том, что хоть бы месяц, неделю, даже один день пожить в этом славном старом
доме и отдохнуть душой и телом от житейских дрязг и треволнений.
СашаВикторов
Пользователь
это приваловские миллионы мамина-сибиряка
СашаВикторов
Пользователь
– Лопаты не бросать, мать вашу! Сколько долблю? В землю втыкайте аккуратненько, друг возле дружки! Кому говорю, попка лысая? Швайн! Дома лопату тоже кидаешь где попало? Да не ты попка лысая, а вон та, которая еще и пузатая! Швайн!
– Ферфлюхтер хунде, цум тойфель! – поддержал его Вилли, демонстрируя тем самым не в пример большую интеллигентность. – Абер шнель!
Овчарка тоже вносила свою лепту, гавкая и дергаясь на прочном плетеном поводке. Намордник у нее был основательный, но лаять не мешал.
– По бригадам разбивайсь, по бригадам! – орал Ганс. – Что вы мне стадом претесь? На митинг вышли, что ли? Вы в лагере или где? Первая бригада, пошла! Порядок соблюдать, а то без обеда вмиг оставлю! Первая пошла, вторая готовится!
Насчет обеда, конечно, было сказано чересчур цветисто – не заслуживала полуденная жратва столь высокого названия. Вся она, вся до единой пайки, умещалась в пластиковом пакете с яркой картинкой, такие в любом магазине стоили штуку и рвались, стоило туда запихать что-то посолиднее полудюжины бутылок пивка.
– Ферфлюхтер хунде, цум тойфель! – поддержал его Вилли, демонстрируя тем самым не в пример большую интеллигентность. – Абер шнель!
Овчарка тоже вносила свою лепту, гавкая и дергаясь на прочном плетеном поводке. Намордник у нее был основательный, но лаять не мешал.
– По бригадам разбивайсь, по бригадам! – орал Ганс. – Что вы мне стадом претесь? На митинг вышли, что ли? Вы в лагере или где? Первая бригада, пошла! Порядок соблюдать, а то без обеда вмиг оставлю! Первая пошла, вторая готовится!
Насчет обеда, конечно, было сказано чересчур цветисто – не заслуживала полуденная жратва столь высокого названия. Вся она, вся до единой пайки, умещалась в пластиковом пакете с яркой картинкой, такие в любом магазине стоили штуку и рвались, стоило туда запихать что-то посолиднее полудюжины бутылок пивка.