Угадай автора или произведение
- Автор темы Дима
- Дата начала
Дима
Пользователь
Обещаю исправиться 
О его кутежах в городе создавались легенды, его строго осуждали, но
никто никогда не отказывался от его приглашения на оргии. Так он жил
неделями. И неожиданно являлся домой еще весь пропитанный запахом кабаков,
но уже подавленный и тихий. Со смиренно опущенными глазами, в которых теперь
горел стыд, он молча слушал упреки жены, смирный и тупой, как овца, уходил к
себе в комнату и там запирался. По нескольку часов кряду он выстаивал на
коленях пред образами, опустив голову на грудь; беспомощно висели его руки,
спина сгибалась, и он молчал, как бы не смея молиться. К дверям на цыпочках
подходила жена и слушала. Тяжелые вздохи раздавались за дверью -- вздохи
лошади, усталой и больной.
-- Господи! Ты -- видишь!.. -- глухо шептал Игнат, с силой прижимая к
широкой груди ладони.
Во дни покаяния он пил только воду и ел ржаной хлеб. Жена утром ставила
к двери его комнаты большой графин воды, фунта полтора хлеба и соль. Он,
отворяя дверь, брал эту трапезу и снова запирался. Его не беспокоили в это
время, даже избегали попадаться на глаза ему... Через несколько дней он
снова являлся на бирже, шутил, смеялся, принимал подряды на поставку хлеба,
зоркий, как опытный хищник, тонкий знаток всего, что касалось дела.
О его кутежах в городе создавались легенды, его строго осуждали, но
никто никогда не отказывался от его приглашения на оргии. Так он жил
неделями. И неожиданно являлся домой еще весь пропитанный запахом кабаков,
но уже подавленный и тихий. Со смиренно опущенными глазами, в которых теперь
горел стыд, он молча слушал упреки жены, смирный и тупой, как овца, уходил к
себе в комнату и там запирался. По нескольку часов кряду он выстаивал на
коленях пред образами, опустив голову на грудь; беспомощно висели его руки,
спина сгибалась, и он молчал, как бы не смея молиться. К дверям на цыпочках
подходила жена и слушала. Тяжелые вздохи раздавались за дверью -- вздохи
лошади, усталой и больной.
-- Господи! Ты -- видишь!.. -- глухо шептал Игнат, с силой прижимая к
широкой груди ладони.
Во дни покаяния он пил только воду и ел ржаной хлеб. Жена утром ставила
к двери его комнаты большой графин воды, фунта полтора хлеба и соль. Он,
отворяя дверь, брал эту трапезу и снова запирался. Его не беспокоили в это
время, даже избегали попадаться на глаза ему... Через несколько дней он
снова являлся на бирже, шутил, смеялся, принимал подряды на поставку хлеба,
зоркий, как опытный хищник, тонкий знаток всего, что касалось дела.
СашаВикторов
Пользователь
имя игнат в русской литературе довольно редкое. предположу, что это рассказ бунина "игнат".
СашаВикторов
Пользователь
Дима, как насчет маленькой подсказки?
СашаВикторов
Пользователь
Дима написал(а):Лень возиться с постером, хотя он у меня есть
Дима, вот этот постер ты имел в виду?
СашаВикторов
Пользователь
тогда, пожалуй, вот:
В ночь на 21 марта 1810 года французскому консулу при Сент-Джемском дворе, барону Сегье, крупно везло. Он играл в доме леди Пэмброк-Монтгомери, урожденной графини Воронцовой, лихорадочно делая ставки на удвоение.
Время было уже далеко за полночь, когда лакей, обнося игроков крепким чаем, протянул Сегье поднос, на котором лежало письмо:
Время было уже далеко за полночь, когда лакей, обнося игроков крепким чаем, протянул Сегье поднос, на котором лежало письмо:
– Курьер из посольства. Извольте, барон.
Поглощенный выигрышем, консул наспех рванул конверт:
– Извините, господа. Я не задержу вас…
И вдруг вскочил, отбросив карты (и все заметили, что удачливый Сегье играл совсем без козырей).
– Война? – переглянулись русские. – Опять война?
– Нет, нет, – утешил их Сегье, чем-то взволнованный.
Легкомысленная красавица Екатерина Багратион, которая, колеся всю жизнь по Европе, давно уже забыла и мужа, и отечество, вдруг раскапризничалась:
– Барон, вы меня интригуете, и я не смогу отыграться…
В ночь на 21 марта 1810 года французскому консулу при Сент-Джемском дворе, барону Сегье, крупно везло. Он играл в доме леди Пэмброк-Монтгомери, урожденной графини Воронцовой, лихорадочно делая ставки на удвоение.
Время было уже далеко за полночь, когда лакей, обнося игроков крепким чаем, протянул Сегье поднос, на котором лежало письмо:
Время было уже далеко за полночь, когда лакей, обнося игроков крепким чаем, протянул Сегье поднос, на котором лежало письмо:
– Курьер из посольства. Извольте, барон.
Поглощенный выигрышем, консул наспех рванул конверт:
– Извините, господа. Я не задержу вас…
И вдруг вскочил, отбросив карты (и все заметили, что удачливый Сегье играл совсем без козырей).
– Война? – переглянулись русские. – Опять война?
– Нет, нет, – утешил их Сегье, чем-то взволнованный.
Легкомысленная красавица Екатерина Багратион, которая, колеся всю жизнь по Европе, давно уже забыла и мужа, и отечество, вдруг раскапризничалась:
– Барон, вы меня интригуете, и я не смогу отыграться…
СашаВикторов
Пользователь
умница!Giurza написал(а):пикуль. пикуль. пером и шпагой
загадывай
СашаВикторов
Пользователь
Giurza, ау, ты где? игра простаивает. загадывай!
Sabrina
Пользователь
Вапче-то, угадал Дима, он раньше назвал автора:
Франц возмужал от любви. Эта любовь была чем-то вроде
диплома, которым можно гордиться. Весь день его разбирало
желание кому-нибудь показать диплом. В четверть восьмого
(Пифке, думая угодить хозяину, отпускал его чуть раньше
других), он запыхавшись, влетал к себе в комнату. Через
несколько минут являлась Марта. В четверть девятого она
уходила. А в без четверти девять Франц отправлялся ужинать к
дяде.
Теплое текучее счастье заполняло его всего, словно не
кровью были налиты жилы, а вот этим счастьем, бьющимся в кисти,
в виске, стучащим в грудь, выходящим из пальца рубиновой
капелькой, если уколет случайная булавка; а с булавками ему
приходилось много иметь дела в магазине,-- и благо еще, что был
он в таком отделе, где не приходилось с булавками во рту
хариусом виться вокруг беспокойного господина в одноруком,
испещренном наметками, исчерченном мелом пиджаке. Но вообще
руки у него стали проворнее, он не ронял легких картонных
крышек, как в первые дни. И эти быстрые прилавочные упражнения
как бы готовили его руки к другим, тоже быстрым, тоже легким
движениям, пронзительно волнующим Марту, ибо его руки она
особенно любила, и больше всего любила их тогда, когда
скорыми, как бы музыкальными прикосновениями они снимали с нее
платье и пробегали по ее молочно-белой спине. Так, прилавок был
немой клавиатурой, на которой Франц репетировал счастье.
Дима написал(а):
Давайте пока загадаю один из любимых отрывков у ***Giurza написал(а):пикуль. пикуль. пером и шпагой
Франц возмужал от любви. Эта любовь была чем-то вроде
диплома, которым можно гордиться. Весь день его разбирало
желание кому-нибудь показать диплом. В четверть восьмого
(Пифке, думая угодить хозяину, отпускал его чуть раньше
других), он запыхавшись, влетал к себе в комнату. Через
несколько минут являлась Марта. В четверть девятого она
уходила. А в без четверти девять Франц отправлялся ужинать к
дяде.
Теплое текучее счастье заполняло его всего, словно не
кровью были налиты жилы, а вот этим счастьем, бьющимся в кисти,
в виске, стучащим в грудь, выходящим из пальца рубиновой
капелькой, если уколет случайная булавка; а с булавками ему
приходилось много иметь дела в магазине,-- и благо еще, что был
он в таком отделе, где не приходилось с булавками во рту
хариусом виться вокруг беспокойного господина в одноруком,
испещренном наметками, исчерченном мелом пиджаке. Но вообще
руки у него стали проворнее, он не ронял легких картонных
крышек, как в первые дни. И эти быстрые прилавочные упражнения
как бы готовили его руки к другим, тоже быстрым, тоже легким
движениям, пронзительно волнующим Марту, ибо его руки она
особенно любила, и больше всего любила их тогда, когда
скорыми, как бы музыкальными прикосновениями они снимали с нее
платье и пробегали по ее молочно-белой спине. Так, прилавок был
немой клавиатурой, на которой Франц репетировал счастье.