Party
Active Member
История Станислава
В детстве меня воспитывали дедушка и бабушка. Мама и папа учились в Киеве. Потом они разошлись: отец пил, и его присутствие в семье становилось все более формальным. Мама старалась заменить мне и отца и «мужское воспитание». Она была строга, требовательна, старалась на папином примере привить отвращение к пьянству, говорила: «Тебе нельзя пить. У тебя дурная наследственность!» Если я что-то делал не так, она часто сравнивала меня с отцом.
Моя жизнь состояла из контрастов: мама воспитывала, а дедушка и бабушка – баловали. В школьные годы я воспринимал маму как тирана: она была директивна, всегда проверяла уроки, требовала, чтобы я занимался спортом, контролировала все мои передвижения. Она всегда держалась со мной строго: я знал, что ее не удастся использовать – где сядешь, там и слезешь. И я при любой возможности старался поехать к дедушке: они с бабушкой тоже требовали отчет о каждом шаге (где я, с кем, что делаю), но при этом старались выполнять все мои прихоти.
Если в десять лет контроль еще не очень раздражал, в четырнадцать мне захотелось самостоятельности. Меня тянуло гулять с друзьями, ходить на дискотеки, но, если я задерживался на пять минут позднее установленного времени, меня начинали разыскивать. Каждое утро я должен был подробно информировать старших, чем собираюсь заниматься днем. Мне это не нравилось, и стремление к свободе и самостоятельности стало ассоциироваться с выходом из-под родительского контроля и нарушением запретов.
Все началось с курения. Курил я не ради удовольствия – этот процесс мне вообще не нравился – а ради самого действия: я делаю то, чего делать нельзя. Потом стал выпивать: в компании, к которой меня тянуло, это считалось в порядке вещей. А в техникуме впервые попробовал «травку». Тоже за компанию – для меня вообще было важно принадлежать к какой-то группе. Однажды, когда отменили занятие по физкультуре, кто-то сказал, что у него есть «план». Те, кто не хотел курить, разъехались по домам, а я предпочел остаться. «Трава» мне не нравилась, как и сигареты, и долгое время я курил ее только за компанию, сначала – в техникуме, потом – на рынке.
Я зачастил туда, когда увлекся компьютером: сначала покупал диски, потом мне предложили подработать, продавая программное обеспечение. В компьютерном клубе «план» тоже был в чести, и я стал курить его везде – это был своеобразный «пропуск» в компанию и неизменный атрибут общения. Вскоре курение вошло в привычку, но о том, что такое «система», я не задумывался: столько людей курят, и, вроде, ничего. Я не считал это опасным: «трава» – не наркотик. Но я сам не заметил, как втянулся: через два года выкуривал уже по пять-семь «косяков» в день, не осознавая, что во мне не остается места обычным удовольствиям и радостям, нормальным человеческим чувствам. Уже не общение, а «план» находился в центре моего внимания, вокруг него все вертелось, но я не хотел этого видеть. Я обманывал себя, что, куря, я не становлюсь наркоманом, а наоборот «поднимаюсь» и делаюсь «круче».
Я читал книги Хуана Карлоса Кастанеды. Там описывались опыты по изменению сознания, и мне казалось, что я тоже участвую в интересных экспериментах. Когда родные нашли у меня «траву», с ними случилась истерика (они всегда этого страшно боялись, даже когда я еще ничего не пробовал, постоянно расспрашивали на эту тему). Я объяснял им, что это не страшно, а вполне безобидно, что на «план» нельзя присесть. Хотя сам уже давно сидел на нем, и дозы увеличивал потому, что перестал чувствовать удовольствие.
Наступил момент, когда я его бросил, потому что не видел смысла. Но сразу почувствовал какую-то пустоту, вакуум, требовавший заполнения. Тогда я решил попробовать «винт». Еще у одного «писателя» – Ширянова – прочел, что «винт» можно пить, а не колоть, и это запало в душу. Вообще все «кастанедовцы» и «астральщики» рано или поздно переходили в ряды «винтовых»: все эти «глюки» и выходы в «астрал», сколько я наблюдал, неизменно приводили к «винту» или другому психотропному наркотику..
«Винт» давал мне то, что я хотел – резко менял сознание: после приема наступал прилив сил, появлялась бешеная работоспособность и уверенность в себе. Но главное – он «материализовывал» кастанедовские образы, рождал смелые фантазии, «смысловые заморочки». Уколовшись, я мог фантазировать, например, о происхождении людей на земле, причем мне казалось, что я делаю настоящие научные открытия.
Теперь я понимаю, что у меня уже тогда «начала ехать крыша», но в то время я ничего не мог осознавать: перевозбуждение от наркотика заставляло непрерывно двигаться, выполнять какие-нибудь действия (все равно – какие), внимание сосредоточивалось непосредственно на ближайшем окружении – на вещах, которые попадались на глаза. Я был в восторге от захватывающих впечатлений. Меня уже не интересовали люди, товарищи, компании – мне было хорошо в компании «винта» и «глюков», которые появлялись с ним. Я потерял всякий интерес к бытовым заботам и даже к самым близким людям. Круг общения сводился к варщикам «винта», круг интересов – к наркотику и деньгам, на которые его можно купить.
Теперь, когда я это вспоминаю, я понимаю, что «винт» с первого приема изменил мое сознание, способ мышления, взгляды на жизнь. Под действием этого психотропного наркотика человек не осознает, что с ним происходит, но все, что в нем есть – все черты характера – усиливаются до крайности. Вместо упорядоченных мыслей появляется поток бессвязных образов, вместо реальной картины мира – череда «озарений». Когда ты входишь в «винтовой марафон», несколько дней не ешь и не спишь, находишься в беспрерывном движении, пока не израсходуются все силы, вся энергия. Потом несколько суток отсыпаешься и ешь: копишь силы для нового длительного «забега». Сколько может продлиться такая жизнь? Нетрудно догадаться, что недолго. Но никто из начинающих об этом не думает: им объясняют, что «винт» даже полезен: в нем содержится фосфор, который «улучшает работу мозга».
Правда, в мире «винтовых» наркоманов есть и свои страшилки. Не каждый рискнет стать «варщиком» – человеком, который научился получать первитин, соединяя разные компоненты, которые вступают в химическую реакцию. Бытует мнение, что варщиком быть опасно. Не зря этих людей обычно содержат, кормят и обеспечивают всем необходимым, лишь бы они продолжали делать свое дело. Иногда я смотрел на них, и не мог представить, сколько им лет: двадцать, сорок, восемьдесят? Они все время выглядели по-разному. Помню, меня занимал вопрос, спят ли они вообще?
У варщиков не было необходимости добывать деньги на наркотики. Им всегда давали долю от «сваренного». И они уходили в это с головой. Наркотик для них всегда был доступен, и последствия этого были плачевны: рано или поздно они совсем выключались из жизни, сосредоточившись на варках – неделями не выходили из квартиры, и каждое утро начиналось с укола – дозы, без которой они вообще теряли способность шевелиться.
Многие опасались втягиваться в этот процесс. Но я не боялся. Я хотел научиться варить «винт», чтобы не зависеть ни от кого. Я не считал себя наркоманом, представляя, что участвую в грандиозных экспериментах по изменению сознания, которые описывал Кастанеда. У меня уже началась паранойя, но я не связывал свои страхи с действием «винта». Просто я начал ходить, оглядываясь, потому что мне мерещилась слежка.
Эта мания преследования настигает каждого «винтового»: под действием наркотика всплывают подсознательные страхи. Все рано или поздно начинают «чувствовать», что им угрожает опасность. Различия – только в ее источниках. Если кто-то боится милиции, ему начинает казаться, что его «преследуют менты», те, кто не умеет плавать, боятся даже подойти к воде, тем, кто верит в потусторонний мир, мерещатся бесы. Я знал варщиков, которые обрывали в квартире обои, чтобы найти спрятанные милиционерами подслушивающие устройства. Кажется, что все окружающие относятся к тебе недоброжелательно, лелеют тайный злой умысел. Я подозревал в этом даже маму – мне все время казалось, что она что-то замышляет. Было время, когда варщики казались мне бесами, и я ходил в церковь, ставил свечи, чтобы защититься от нечистой силы.
Говорят, что, употребляя «ширку», еще можно что-то осознавать, понимать, что ты – наркоман, что тебе плохо без наркотиков. Опасность «винта» в том, что человек (особенно – начитавшийся Кастанеды и другой подобной литературы) не осознает себя наркоманом, воспринимает происходящее как некий психоделический опыт, который в любой момент можно прервать. Я тоже был уверен, что запросто перестану принимать «винт», как только захочу. Но моим максимальным достижением был двухнедельный перерыв после того, как меня вконец замучили страхи. Я никогда не понимал, как это люди не могут бросить курить. Казалось бы – чего проще: не хочешь – не кури. Но бросить «винт» я почему-то не мог.
У варщиков есть выражение – «жить в кристалле», оно странным образом уживается с верой, что зависимости от «винта» нет. Но они знают, что наступает момент, когда ничего нельзя делать без «винта»: даже для того, чтобы умыться, надо сначала уколоться. Все равно это система. Отсыпание, отдых – только фаза «винтового марафона». А активная жизнедеятельность становится возможной только после укола.
Иногда я проводил без «винта» целую неделю, но все время курил план и думал только о том, что в такой-то день снова уколюсь. Я перестал переживать какие-либо чувства, я даже не испытывал потребности их переживать, хотя сам себе казался добрым и заботливым. Если бы меня спросили, люблю ли я маму, я ответил бы, что, конечно, люблю. Но на самом деле она, как и все остальные люди стала мне глубоко безразличной. Я научился варить «винт», и брал за свое «искусство» дозой, а все остальной меня не интересовало. Не знаю, сколько мне удалось бы протянуть на этом, но близкие решили круто изменить положение вещей.
Однажды, во время «отсыпания», я открыл глаза и увидел у своей кровати четырех незнакомцев. Один предъявил удостоверение работника милиции и сказал, что я должен поехать с ними, потому что один человек, для которого я варил наркотик, умер после приема. Позже оказалось, что это были знакомые, которых мои родные попросили помочь доставить меня в «лечебное учреждение закрытого типа». Когда я спохватился, было поздно: меня «закрыли», а родственники даже не приходили навещать. Я ел только то, что давали всем больным, то есть почти ничего, и не уставал возмущаться, что родные даже не считают нужным меня кормить.
Сначала я пугал врачей тем, что у них «будут проблемы», потому что я – нахожусь здесь не по собственной воле. Потом поутих, потому что мои угрозы ни на кого не действовали. Лежал, как овощ: ничего не делая и мечтая вырваться отсюда любым способом. Пришли мама с бабушкой, странно выразились, что хотят на меня «посмотреть». Я сказал им все, что о них думаю, в связи с моих нахождением в психушке, но они никак не отреагировали. В следующий раз вместо них пришел незнакомый мужчина, который представился как А.В., знакомый дедушки. Он принес какие-то самые простые продукты, спросил, что я хочу передать маме. Мама с бабушкой приходили еще раз и настаивали, чтобы я шел лечиться от наркомании в реабилитационный центр «***». Лечиться я не хотел и вообще не считал нужным, но, чтобы выйти из больницы, я готов был согласиться на что угодно.
В «***» я стал рассказывать Л.А. о Кастанеде, о своей «безграничной свободе», но его это не впечатлило. Он сказал, что я – просто сумасшедший, у меня паранойя, и меня рано выпустили из больницы. От обиды я даже заплакал, и ушел во двор. Я считал себя очень умным психологом, а на меня смотрели, как на дурачка и клоуна. Я вернулся в кабинет и стал говорить, что позаимствовал свой стиль жизни из книг. Л.А. ответил, что, если у меня хватило ума это осознать, возможно, я просто запутался, и мне можно помочь. Меня приняли с испытательным сроком.
Поначалу я не доверял доктору С***. По своей привычке видеть вокруг «врагов», «преследователей» и «заговоры», я решил, что имею дело с очень крутыми аферистами, которые зачем-то взялись морочить мне голову. В том, что Л.А. – «крутой» аферист, я не сомневался: я сразу разглядел в нем психолога высокого класса и понял, что играть с ним, обманывать его – бессмысленно. Поэтому я старался вести себя осторожно, чтобы не «напороть боков». Мне очень не хотелось возвращаться в «лечебное учреждение», из которого я недавно вышел, а мама и дедушка твердо заявили, что я буду лежать там, пока не возьмусь за ум. Я видел, что они не шутят, и старался закрепиться в Центре, тем более что после предыдущего «места обитания» он казался чуть ли не земным раем. Слава Богу, мои «мозги» начали отходить от действия «винта», и я сообразил, что мне не желают здесь зла.
Замечательно было то, что никто не был ко мне враждебно настроен. Доверяли деньги, разрешали выходить в магазин за продуктами. Они адекватно реагировали на мои действия: за хорошее – хвалили, за плохое – немедленно высказывали все, что думают. Я видел: что сделаю, то и получу. Каждый день меня воспитывали на групповых занятиях целой командой. Если я не застилал постель – это могло стать темой глобального разбора. Я сердился на них, но они поворачивали ситуацию так, что я понимал: я сержусь на самого себя.
С утра до вечера я был заполнен мыслями до предела, дня не хватало, чтобы осмыслить все происшедшее. Получалось, что каждый день мне объясняют какую-то мою ошибку, развеивают заблуждение. Они словно вынимали кирпичик из возведенного мной здания, рассматривали его и объясняли, почему он не прочен, и как его заменить. И с каждым днем в моем «здании» появлялось все больше новых «кирпичей», ежедневно приходило осознание чего-то нового, какое-то новое достижение.
Они подвигали меня к осознанию того, что наркотики – это не столько образ жизни, сколько способ самоубийства, помогали понять, что значить реально смотреть на вещи. Они словно изучали меня, проверяли реакции, и, увидев, что задевает меня за живое, тут же принимались над этим «работать». Я понял, что мой образ жизни складывался из этих отдельных «кирпичиков», и все они требовали замены. Это был длительный процесс, но пока он продолжался, я успел понять очень много нового, и у каждого человека я брал что-то для себя, учился чему-то, что могло мне пригодиться.
Я благодарен им всем: А.В. – за пример человечности и доброты, за то, что он верил в меня, хотя это было очень трудно, Виктору – за отзывчивость, Ростиславу – за искренность, Карине – за настойчивость и умение смотреть в корень вещей, Максиму – за то, что помог понять, кем я был на самом деле, Алексею – за то, что научил меня быть терпимее и сдержаннее, Тарасу – за науку: «Если хочешь изменить мир к лучшему, начни с себя!» И, конечно, я понимаю, как много сделал для меня Л.А., как я обязан ему за его профессионализм, принципиальность и терпение, с каким он учил меня жить, расти как личность, за то, что объяснил мне, что это значит – «сделать выбор». Благодаря ему, я понял, что если хочу жить с людьми, я и сам должен вести себя по-человечески, а если я выберу наркотики – я должен буду отказаться от родных, семьи, карьеры, и вообще – от достойной жизни. На двух стульях не усидеть, нельзя быть одновременно наркоманом и человеком.
В «***» я начал получать драгоценный опыт реальной жизни, в которой каждый человек должен заниматься полезным делом, строить отношения с людьми на принципах уважения, честности и искренности. Наверное, для меня эта работа еще не закончилась. По крайней мере, я понимаю, что любая работа над собой приносит плоды тогда, когда человек не останавливается на достигнутом. Я понимаю, что я должен заменить еще много «кирпичей», но стоит потратить на это время, чтобы здание жизни получилось прочным.
В детстве меня воспитывали дедушка и бабушка. Мама и папа учились в Киеве. Потом они разошлись: отец пил, и его присутствие в семье становилось все более формальным. Мама старалась заменить мне и отца и «мужское воспитание». Она была строга, требовательна, старалась на папином примере привить отвращение к пьянству, говорила: «Тебе нельзя пить. У тебя дурная наследственность!» Если я что-то делал не так, она часто сравнивала меня с отцом.
Моя жизнь состояла из контрастов: мама воспитывала, а дедушка и бабушка – баловали. В школьные годы я воспринимал маму как тирана: она была директивна, всегда проверяла уроки, требовала, чтобы я занимался спортом, контролировала все мои передвижения. Она всегда держалась со мной строго: я знал, что ее не удастся использовать – где сядешь, там и слезешь. И я при любой возможности старался поехать к дедушке: они с бабушкой тоже требовали отчет о каждом шаге (где я, с кем, что делаю), но при этом старались выполнять все мои прихоти.
Если в десять лет контроль еще не очень раздражал, в четырнадцать мне захотелось самостоятельности. Меня тянуло гулять с друзьями, ходить на дискотеки, но, если я задерживался на пять минут позднее установленного времени, меня начинали разыскивать. Каждое утро я должен был подробно информировать старших, чем собираюсь заниматься днем. Мне это не нравилось, и стремление к свободе и самостоятельности стало ассоциироваться с выходом из-под родительского контроля и нарушением запретов.
Все началось с курения. Курил я не ради удовольствия – этот процесс мне вообще не нравился – а ради самого действия: я делаю то, чего делать нельзя. Потом стал выпивать: в компании, к которой меня тянуло, это считалось в порядке вещей. А в техникуме впервые попробовал «травку». Тоже за компанию – для меня вообще было важно принадлежать к какой-то группе. Однажды, когда отменили занятие по физкультуре, кто-то сказал, что у него есть «план». Те, кто не хотел курить, разъехались по домам, а я предпочел остаться. «Трава» мне не нравилась, как и сигареты, и долгое время я курил ее только за компанию, сначала – в техникуме, потом – на рынке.
Я зачастил туда, когда увлекся компьютером: сначала покупал диски, потом мне предложили подработать, продавая программное обеспечение. В компьютерном клубе «план» тоже был в чести, и я стал курить его везде – это был своеобразный «пропуск» в компанию и неизменный атрибут общения. Вскоре курение вошло в привычку, но о том, что такое «система», я не задумывался: столько людей курят, и, вроде, ничего. Я не считал это опасным: «трава» – не наркотик. Но я сам не заметил, как втянулся: через два года выкуривал уже по пять-семь «косяков» в день, не осознавая, что во мне не остается места обычным удовольствиям и радостям, нормальным человеческим чувствам. Уже не общение, а «план» находился в центре моего внимания, вокруг него все вертелось, но я не хотел этого видеть. Я обманывал себя, что, куря, я не становлюсь наркоманом, а наоборот «поднимаюсь» и делаюсь «круче».
Я читал книги Хуана Карлоса Кастанеды. Там описывались опыты по изменению сознания, и мне казалось, что я тоже участвую в интересных экспериментах. Когда родные нашли у меня «траву», с ними случилась истерика (они всегда этого страшно боялись, даже когда я еще ничего не пробовал, постоянно расспрашивали на эту тему). Я объяснял им, что это не страшно, а вполне безобидно, что на «план» нельзя присесть. Хотя сам уже давно сидел на нем, и дозы увеличивал потому, что перестал чувствовать удовольствие.
Наступил момент, когда я его бросил, потому что не видел смысла. Но сразу почувствовал какую-то пустоту, вакуум, требовавший заполнения. Тогда я решил попробовать «винт». Еще у одного «писателя» – Ширянова – прочел, что «винт» можно пить, а не колоть, и это запало в душу. Вообще все «кастанедовцы» и «астральщики» рано или поздно переходили в ряды «винтовых»: все эти «глюки» и выходы в «астрал», сколько я наблюдал, неизменно приводили к «винту» или другому психотропному наркотику..
«Винт» давал мне то, что я хотел – резко менял сознание: после приема наступал прилив сил, появлялась бешеная работоспособность и уверенность в себе. Но главное – он «материализовывал» кастанедовские образы, рождал смелые фантазии, «смысловые заморочки». Уколовшись, я мог фантазировать, например, о происхождении людей на земле, причем мне казалось, что я делаю настоящие научные открытия.
Теперь я понимаю, что у меня уже тогда «начала ехать крыша», но в то время я ничего не мог осознавать: перевозбуждение от наркотика заставляло непрерывно двигаться, выполнять какие-нибудь действия (все равно – какие), внимание сосредоточивалось непосредственно на ближайшем окружении – на вещах, которые попадались на глаза. Я был в восторге от захватывающих впечатлений. Меня уже не интересовали люди, товарищи, компании – мне было хорошо в компании «винта» и «глюков», которые появлялись с ним. Я потерял всякий интерес к бытовым заботам и даже к самым близким людям. Круг общения сводился к варщикам «винта», круг интересов – к наркотику и деньгам, на которые его можно купить.
Теперь, когда я это вспоминаю, я понимаю, что «винт» с первого приема изменил мое сознание, способ мышления, взгляды на жизнь. Под действием этого психотропного наркотика человек не осознает, что с ним происходит, но все, что в нем есть – все черты характера – усиливаются до крайности. Вместо упорядоченных мыслей появляется поток бессвязных образов, вместо реальной картины мира – череда «озарений». Когда ты входишь в «винтовой марафон», несколько дней не ешь и не спишь, находишься в беспрерывном движении, пока не израсходуются все силы, вся энергия. Потом несколько суток отсыпаешься и ешь: копишь силы для нового длительного «забега». Сколько может продлиться такая жизнь? Нетрудно догадаться, что недолго. Но никто из начинающих об этом не думает: им объясняют, что «винт» даже полезен: в нем содержится фосфор, который «улучшает работу мозга».
Правда, в мире «винтовых» наркоманов есть и свои страшилки. Не каждый рискнет стать «варщиком» – человеком, который научился получать первитин, соединяя разные компоненты, которые вступают в химическую реакцию. Бытует мнение, что варщиком быть опасно. Не зря этих людей обычно содержат, кормят и обеспечивают всем необходимым, лишь бы они продолжали делать свое дело. Иногда я смотрел на них, и не мог представить, сколько им лет: двадцать, сорок, восемьдесят? Они все время выглядели по-разному. Помню, меня занимал вопрос, спят ли они вообще?
У варщиков не было необходимости добывать деньги на наркотики. Им всегда давали долю от «сваренного». И они уходили в это с головой. Наркотик для них всегда был доступен, и последствия этого были плачевны: рано или поздно они совсем выключались из жизни, сосредоточившись на варках – неделями не выходили из квартиры, и каждое утро начиналось с укола – дозы, без которой они вообще теряли способность шевелиться.
Многие опасались втягиваться в этот процесс. Но я не боялся. Я хотел научиться варить «винт», чтобы не зависеть ни от кого. Я не считал себя наркоманом, представляя, что участвую в грандиозных экспериментах по изменению сознания, которые описывал Кастанеда. У меня уже началась паранойя, но я не связывал свои страхи с действием «винта». Просто я начал ходить, оглядываясь, потому что мне мерещилась слежка.
Эта мания преследования настигает каждого «винтового»: под действием наркотика всплывают подсознательные страхи. Все рано или поздно начинают «чувствовать», что им угрожает опасность. Различия – только в ее источниках. Если кто-то боится милиции, ему начинает казаться, что его «преследуют менты», те, кто не умеет плавать, боятся даже подойти к воде, тем, кто верит в потусторонний мир, мерещатся бесы. Я знал варщиков, которые обрывали в квартире обои, чтобы найти спрятанные милиционерами подслушивающие устройства. Кажется, что все окружающие относятся к тебе недоброжелательно, лелеют тайный злой умысел. Я подозревал в этом даже маму – мне все время казалось, что она что-то замышляет. Было время, когда варщики казались мне бесами, и я ходил в церковь, ставил свечи, чтобы защититься от нечистой силы.
Говорят, что, употребляя «ширку», еще можно что-то осознавать, понимать, что ты – наркоман, что тебе плохо без наркотиков. Опасность «винта» в том, что человек (особенно – начитавшийся Кастанеды и другой подобной литературы) не осознает себя наркоманом, воспринимает происходящее как некий психоделический опыт, который в любой момент можно прервать. Я тоже был уверен, что запросто перестану принимать «винт», как только захочу. Но моим максимальным достижением был двухнедельный перерыв после того, как меня вконец замучили страхи. Я никогда не понимал, как это люди не могут бросить курить. Казалось бы – чего проще: не хочешь – не кури. Но бросить «винт» я почему-то не мог.
У варщиков есть выражение – «жить в кристалле», оно странным образом уживается с верой, что зависимости от «винта» нет. Но они знают, что наступает момент, когда ничего нельзя делать без «винта»: даже для того, чтобы умыться, надо сначала уколоться. Все равно это система. Отсыпание, отдых – только фаза «винтового марафона». А активная жизнедеятельность становится возможной только после укола.
Иногда я проводил без «винта» целую неделю, но все время курил план и думал только о том, что в такой-то день снова уколюсь. Я перестал переживать какие-либо чувства, я даже не испытывал потребности их переживать, хотя сам себе казался добрым и заботливым. Если бы меня спросили, люблю ли я маму, я ответил бы, что, конечно, люблю. Но на самом деле она, как и все остальные люди стала мне глубоко безразличной. Я научился варить «винт», и брал за свое «искусство» дозой, а все остальной меня не интересовало. Не знаю, сколько мне удалось бы протянуть на этом, но близкие решили круто изменить положение вещей.
Однажды, во время «отсыпания», я открыл глаза и увидел у своей кровати четырех незнакомцев. Один предъявил удостоверение работника милиции и сказал, что я должен поехать с ними, потому что один человек, для которого я варил наркотик, умер после приема. Позже оказалось, что это были знакомые, которых мои родные попросили помочь доставить меня в «лечебное учреждение закрытого типа». Когда я спохватился, было поздно: меня «закрыли», а родственники даже не приходили навещать. Я ел только то, что давали всем больным, то есть почти ничего, и не уставал возмущаться, что родные даже не считают нужным меня кормить.
Сначала я пугал врачей тем, что у них «будут проблемы», потому что я – нахожусь здесь не по собственной воле. Потом поутих, потому что мои угрозы ни на кого не действовали. Лежал, как овощ: ничего не делая и мечтая вырваться отсюда любым способом. Пришли мама с бабушкой, странно выразились, что хотят на меня «посмотреть». Я сказал им все, что о них думаю, в связи с моих нахождением в психушке, но они никак не отреагировали. В следующий раз вместо них пришел незнакомый мужчина, который представился как А.В., знакомый дедушки. Он принес какие-то самые простые продукты, спросил, что я хочу передать маме. Мама с бабушкой приходили еще раз и настаивали, чтобы я шел лечиться от наркомании в реабилитационный центр «***». Лечиться я не хотел и вообще не считал нужным, но, чтобы выйти из больницы, я готов был согласиться на что угодно.
В «***» я стал рассказывать Л.А. о Кастанеде, о своей «безграничной свободе», но его это не впечатлило. Он сказал, что я – просто сумасшедший, у меня паранойя, и меня рано выпустили из больницы. От обиды я даже заплакал, и ушел во двор. Я считал себя очень умным психологом, а на меня смотрели, как на дурачка и клоуна. Я вернулся в кабинет и стал говорить, что позаимствовал свой стиль жизни из книг. Л.А. ответил, что, если у меня хватило ума это осознать, возможно, я просто запутался, и мне можно помочь. Меня приняли с испытательным сроком.
Поначалу я не доверял доктору С***. По своей привычке видеть вокруг «врагов», «преследователей» и «заговоры», я решил, что имею дело с очень крутыми аферистами, которые зачем-то взялись морочить мне голову. В том, что Л.А. – «крутой» аферист, я не сомневался: я сразу разглядел в нем психолога высокого класса и понял, что играть с ним, обманывать его – бессмысленно. Поэтому я старался вести себя осторожно, чтобы не «напороть боков». Мне очень не хотелось возвращаться в «лечебное учреждение», из которого я недавно вышел, а мама и дедушка твердо заявили, что я буду лежать там, пока не возьмусь за ум. Я видел, что они не шутят, и старался закрепиться в Центре, тем более что после предыдущего «места обитания» он казался чуть ли не земным раем. Слава Богу, мои «мозги» начали отходить от действия «винта», и я сообразил, что мне не желают здесь зла.
Замечательно было то, что никто не был ко мне враждебно настроен. Доверяли деньги, разрешали выходить в магазин за продуктами. Они адекватно реагировали на мои действия: за хорошее – хвалили, за плохое – немедленно высказывали все, что думают. Я видел: что сделаю, то и получу. Каждый день меня воспитывали на групповых занятиях целой командой. Если я не застилал постель – это могло стать темой глобального разбора. Я сердился на них, но они поворачивали ситуацию так, что я понимал: я сержусь на самого себя.
С утра до вечера я был заполнен мыслями до предела, дня не хватало, чтобы осмыслить все происшедшее. Получалось, что каждый день мне объясняют какую-то мою ошибку, развеивают заблуждение. Они словно вынимали кирпичик из возведенного мной здания, рассматривали его и объясняли, почему он не прочен, и как его заменить. И с каждым днем в моем «здании» появлялось все больше новых «кирпичей», ежедневно приходило осознание чего-то нового, какое-то новое достижение.
Они подвигали меня к осознанию того, что наркотики – это не столько образ жизни, сколько способ самоубийства, помогали понять, что значить реально смотреть на вещи. Они словно изучали меня, проверяли реакции, и, увидев, что задевает меня за живое, тут же принимались над этим «работать». Я понял, что мой образ жизни складывался из этих отдельных «кирпичиков», и все они требовали замены. Это был длительный процесс, но пока он продолжался, я успел понять очень много нового, и у каждого человека я брал что-то для себя, учился чему-то, что могло мне пригодиться.
Я благодарен им всем: А.В. – за пример человечности и доброты, за то, что он верил в меня, хотя это было очень трудно, Виктору – за отзывчивость, Ростиславу – за искренность, Карине – за настойчивость и умение смотреть в корень вещей, Максиму – за то, что помог понять, кем я был на самом деле, Алексею – за то, что научил меня быть терпимее и сдержаннее, Тарасу – за науку: «Если хочешь изменить мир к лучшему, начни с себя!» И, конечно, я понимаю, как много сделал для меня Л.А., как я обязан ему за его профессионализм, принципиальность и терпение, с каким он учил меня жить, расти как личность, за то, что объяснил мне, что это значит – «сделать выбор». Благодаря ему, я понял, что если хочу жить с людьми, я и сам должен вести себя по-человечески, а если я выберу наркотики – я должен буду отказаться от родных, семьи, карьеры, и вообще – от достойной жизни. На двух стульях не усидеть, нельзя быть одновременно наркоманом и человеком.
В «***» я начал получать драгоценный опыт реальной жизни, в которой каждый человек должен заниматься полезным делом, строить отношения с людьми на принципах уважения, честности и искренности. Наверное, для меня эта работа еще не закончилась. По крайней мере, я понимаю, что любая работа над собой приносит плоды тогда, когда человек не останавливается на достигнутом. Я понимаю, что я должен заменить еще много «кирпичей», но стоит потратить на это время, чтобы здание жизни получилось прочным.
