Вы не возражаете, если я размещу рассказик здесь? Он религиозно-фанатичный и все такое. Вот преодолею лень и помещу его на домашнюю страничку...
Арфы, лютни и свирели. Рассказ жены Лота.
Матушка говорила, что справедливость - не женское дело, женское дело - любовь. И я любила, я так любила мой прекрасный сказочный город, утопающий в зелени! Мой чудесный, необыкновенный город, полный цветов и музыки! Мой дивный райский сад, где на улицах и площадях играют арфы, лютни и свирели! Вы можете говорить что угодно, но если вы хоть раз прошлись по нашим безупречно чистым улицам, где пахнет только цветами, если за весь день вы не услышали ни одного грубого или неприветливого слова, если ни один грязный нищий не оскорбил ваш взор своим присутствием, если вы потеряли кошелек, а потом, вернувшись, нашли его на том же месте, если ваша дочь задержалась с подругами за полночь и вернулась домой невинной - мы с вами понимаем, что вашими устами говорит зависть. Вам тоже хочется, чтобы ваша жизнь была наполнена только лишь красотой, благополучием и безопасностью, не так ли? Ну конечно, так. Все хотят жить в раю, в нашем прекрасном Содоме.
Все хотят жить в Содоме, но здесь уже живем мы. То есть, жили мы. Там. До того как...
Все хотели жить в Содоме. Когда город расцвел и на улицах вместо нищих появились музыканты, и была истреблена вся мерзость, крысы и люди, похожие на крыс, когда в городе поселились богатство и процветание - все сразу захотели жить в Содоме. В город потянулась вереница новых нищих, новых насильников и разбойников, новых бродяг. И тогда наш городской совет принял мудрое и справедливое решение - закрыть ворота. Содом - для жителей Содома и ни для кого больше. Иногородние купцы получали разрешение остановиться в городе на время, пока идет торговля. Лучшие музыканты, лучшие мастеровые и немногие достойные богатые люди, родившиеся за стенами города, в виде исключения получали право купить здесь дом, обзавестись семьей, и уже их дети могли с полным правом считаться настоящими горожанами. Но больше никого. Никаких бродяг, никаких нищих, никаких переселенцев. Никакой грязи.
Конечно, они все-таки пытались пробраться. Выстирав одежду и спрятав свой нищенский скарб, они проникали в город под видом приличных людей, делая вид, будто явились на торги или пришли в гости к родственникам. И время от времени вы могли увидеть мерзкое подобие человека, которое клянчит еду, или пытается украсть работу у добропорядочных горожан. Но со временем эти попытки прекратились. Закон Содома - работа в Содоме только для горожан. Каждому кто незаконно находится в городе - смерть. Каждому кто кормит пришельца - смерть.
Ну может быть и жестоко, а как вы хотели? Или мы кормим каждого встречного-поперечного, и наш город снова превращается в хлев, или вот так. Зато уже через год вся человеческая мерзость обходила наш город стороной и уползала дальше, искать добреньких и гостепреимных, а Содом оставался чистым, светлым и прекрасным. И было так, пока мой муж, проклятый чужак, не погубил приютивший его город.
Я его ненавижу. Я проклинаю тот день, когда мой отец уговорил меня выйти замуж за это чудовище. "Посмотри на него, детка, - говорил мне отец, - он не какой-нибудь обычный чужак, он племянник самого Авраама! И твои дети будут потомками Авраама. Он сказочно богат. Он купит тебе лучший дом в городе, оденет тебя в лучшие одежды. Он пользуется огромным уважением, и в городском совете уже поговаривают о назначении его судьей. Лучшая партия у тебя будет только если ты станешь царской женой. Да и то едва ли - не многие цари так же богаты как Лот". И я согласилась.
Отец во всем был прав - мой муж вскоре занял место судьи, у нас родились замечательные дети, мы жили не просто в достатке, а в роскоши. И конечно Лот не был обычным чужаком. Он был самым страшным и подлым чужаком из всех, кто когда-нибудь проникал в наш город. Он принес нам смерть.
В тот вечер (Только вчера? Не может быть, мне кажется, прошла вечность!) я увидела в нашем доме двух стариков. Они не были из нашего города, и они были нищими. И мой муж, богатый и уважаемый судья города Содом усадил их за стол и своими руками подавал им еду. Я застыла, не в силах ни закричать ни шевельнутся. Мой муж, едва взглянув на меня, велел мне ухаживать за гостями, или, если мне нездоровится, идти в спальню и прилечь. Мне - ухаживать за грязными нищими! Я собралась с силами, поблагодарила его за заботу, стараясь не смотреть на мерзость, сидящую за столом, сказала, что мне необходимо выйти в город, чтобы лично подобрать угощение для наших гостей и выскочила на улицу.
Почти час я бродила по улицам, пытаясь унять бьющееся сердце и наконец мне это удалось. Тенистая прохлада, запах цветов и звуки арфы творят чудеса, в конце концов я успокоилась и собралась с мыслями. Я не могла допустить чтобы чужаки остались в доме, тогда я стала бы такой же преступницей как и муж. А мне, поверьте, совсем не хотелось умирать от голода, жажды и палящего солнца на площади, привязанной к столбу перед зданием суда. Я не могла также пойти к городской страже - как бы я тогда выглядела, жена, доносящая на собственного мужа? И все же кое-что я сделать могла. Я пошла к соседке, жене начальника стражи. Я поздоровалась с ней, спросила о ее детях, а потом сказала:
- Дорогая, ты не могла бы дать мне немного соли? Видишь ли, мой муж пригласил в дом гостей, и стряпает для них, так как они очень голодны. А в доме, представь себе, нет ни крупицы соли.
Соседка смотрела на меня с недоумением, но вот ее глаза округлились и в них заплескался ужас - она меня поняла.
- Ну конечно, дорогая, - согласилась она. Я не знаю, есть ли у меня соль, но я обязательно поищу... и попрошу мужа занести ее тебе.
Я молча кивнула и побрела домой. Сил не осталось, ни душевных, ни физических, из меня как будто вынули все кости. Что теперь будет со мной и с детьми? Нас не казнят, богатств Лота нам хватит на долгую безбедную жизнь, но общественное положение, уважение и дружба соседей - обо всем этом придется забыть.
Когда я вернулась домой, нищие все еще были там. В тех взглядах которыми они меня встретили, можно было прочитать, что они точно знают, куда и зачем я ходила, и что их ждет теперь, и это их совершенно не пугает. А зря, подумала я тогда, самое время испугаться. Тогда я еще не знала, что пугаться надо мне.
Когда стемнело, в дверь забарабанили. Выглянув в окно, я увидела толпу горожан. Среди них не было ни женщин, ни детей, только мужчины. Что неудивительно - по законам Содома каждый чужак, незаконно заночевавший в городе, получает такое "ночное гостеприимство", какого ему хватит на всю оставшуюся недолгую жизнь. Муж побледнел. Должно быть, он рассчитывал что никто не узнает о его "дорогих гостях". Он велел нам с девочками уйти в наши комнаты, а сам принялся делать то, что умел лучше всего - молоть языком. Я слышала каждое слово и не одно из них мне не нравилось. Горожане требовали выдать им чужаков, чтобы исполнить закон, а он, человек призванный этот закон охранять, пытался убедить их отступиться. В какой-то момент он, пытаясь устыдить честных горожан, даже предложил им наших дочерей вместо своих гостей. Он намекал на то, что горожан привела к нашим дверям похоть, а не долг, и в таком случае юные девушки конечно же интереснее, грязных стариков. Девочки испугались, а мне стало смешно. Вот болтун. Уж кто-кто а он достаточно долго прожил в городе, и хорошо знал, что жиели Содома скорее позволят себя оскопить, чем совершат насилие с честной женщиной. Оскорбленная толпа взревела. Я приготовилась к тому, что сейчас нам выбьют дверь, но этого почему-то не произошло. Я выглянула в окно. Все факелы погасли, должно быть, от сильного порыва ветра, и горожане топтались у наших дверей как слепые котята.
- Пора, сказал один из стариков.
- Подождите, - попросил Лот. - У меня есть еще две дочери, они замужем за горожанами, я должен взять их семьи с собой.
- Хорошо. Только сделай это быстро, мы должны покинуть город до рассвета.
Лот кивнул. Хлопнула дверь и наступила тишина. Я ничего не понимала. Уйти? Куда? Я никуда не пойду. И мои девочки никуда не пойдут. Мы здесь родились и здесь будем жить. Пусть бродяжничают те, у кого не хватило духу привести в порядок свои города.
Мы с девочками заперлись в спальне, чтобы старики не могли к нам пробраться. Не похоже чтобы они собирались сделать что-то подобное, но кто знает, чего ожидать от чужаков. Взять хотя бы моего мужа... Нам казалось, что мы не сможем уснуть до рассвета, но, видимо, сказалось напряжение последних часов, и мы сами не заметили как уснули. Нас разбудил глос Лота. Он плакал и что-то доказывал старикам, а те отвечали ему тихими спокойными голосами. Я открыла дверь, чтобы лучше слышать, и тут что-то произошло. Мгновение беспамятства, и мы все четверо оказались на дороге далеко за городом. Шестеро, если считать стариков. Нас просто вышвырнули, не дав ни собрать вещи, ни попрощаться с нашими близкими. Нас не спросили, хотим ли мы идти, или остаться, просто взяли и бросили на дорогу, как бродяг. Надо было закричать, заплакать. Надо было убедить Лота и проклятых чужаков вернуть нас обратно и больше никогда к нам не приближаться. Пусть он идет один, если его бродяжья душа не дает ему жить спокойно, как всем приличным людям, а мы останемся в нашем доме, в нашем городе, и будем каждый день слушать, как на площадях играют арфы, лютни и свирели, и никогда не будем вспоминать этот день и человека, похожего на крысу.
- Город будет уничтожен, - сказал один из стариков. - Уходите так быстро как сможете, и не оборачивайтесь, иначе погибнете вместе с городом.
То есть как - уничтожен?
- То есть как уничтожен? - закричала я, но стариков уже не было. Они исчезли, словно растворились в воздухе. Тогда я схватила мужа за плечи и затрясла его как тряпичную куклу.
- Ты слышал, что они сказали? Ты слышал?
- Слышал, - он мягко отвел мои руки и попытался поцеловать. Меня передернуло от омерзения, но он даже не заметил. - Я люблю вас всех, но я ничего не могу поделать. Нам надо уходить. И не оборачиваться. Иначе мы тоже погибнем. Пойдемте.
И мы пошли. А что было делать? С первыми лучами солнца за нашеми спинами началось что-то страшное. Мы слышали грохот, чувствовали жар и серный смрад, но мы не оборачивались. Наш город, прекрасные сады и чистые улицы, добрые уважаемые люди, запах цветов, честные торговцы, справедливые судьи, арфы, лютни и свирели - все исчезало в огне, а мы не оборачивались. Мы остались одни в целом мире, а все что нам было дорого, превращалось в пепел.
Лот что-то говорит, пытаясь отвлечь нас от грохота и мрачных мыслей, как будто от этого можно отвлечь пустой болтовней. Он говорит о справедливости и гостеприимстве. О том, что происходящее - кара с небес за то как мы все поступали с чужаками. Что нельзя возводить в закон бесчеловечную жестокость, нельзя пытать и убивать людей только за то, что они голодны или у них нет крыши над головой. Он говорит, что такому кошмару не место под солнцем, он должен исчезнуть с лица земли и стереться из памяти людей. Он говорит, что после всего что мы сделали, это справедливо.
Что ж, может быть это и справедливо, не знаю. Но справедливость - не женское дело, женское дело - любовь. Я так любила мой прекрасный город, мой цветущий сад, что сейчас, когда он гибнет, просто не могу трусливо спасаться бегством, под болтовню бездушного чужака. Я останусь и увижу все до конца, а если погибну - тем лучше. На счет три я обернусь.
Один.
Два.
...