Gromkhard
Пользователь
Миронова В. "АиФ" 01 апреля 2010 годНаши желания сложнее звериных инстинктов, но осуществляем мы их порой очень похоже
Когда наше поведение определяется инстинктами, а когда – подконтрольно разуму? Насколько мы похожи на братьев наших меньших?
Волосы вместо шерсти, крик вместо рыка, две ноги против четырех. Наши желания сложнее звериных инстинктов. Кто принимает это на веру, тот не знаком с семейной жизнью жука-скарабея и не слышал о свержении царя горилл…
Кто усыновит слона?
ОНИ: Львица съела антилопу-мать и усыновила ее детеныша. Хищники – самые самоотверженные матери для своих, а иногда и для чужих детенышей. В такой материнской щедрости «виновата» их сытая жизнь и малое количество врагов. Когда ситуация иная, материнский инстинкт теряет черты благородства: мелкие рыбы и грызуны в случае голода съедают только что «наметанных» и родившихся детей.
МЫ: Не узнаем своих младенцев по запаху и крику и готовы любить того, кого считаем своим. Внутри каждого из нас спрятано желание на склоне лет поучать молодежь. В животном мире так ведут себя павианы. Это очень нужный инстинкт, но беда в том, что павианы живут в мире вечных истин, а мы – в быстро меняющемся обществе, где знания стариков могут оказаться устаревшими.
Контрольный выстрел в голову
ОНИ: Мелкие пауки – отличные охотники. Часами сидят в засаде, поджидая во много раз превосходящую их по размерам пчелу, а, нападая, наносят жертве единственный и смертельный удар в затылок. Откуда в них знание анатомии? – удивляются зоологи.
МЫ: Загнать и убить зверя – наше глубинное желание, считают обладатели охотничьих билетов. А ученые говорят, что в этом деле нам далеко до львов и пауков. Охота – вовсе не зов предков: крупнозубые и быстроногие люди, жившие миллионы лет назад, предпочитали питаться падалью и красть чужую добычу, нежели охотиться.
Боюсь чужих!
ОНИ: Крысы испытывают инстинктивную неприязнь к особям, не похожим на «своих» по окрасу и размеру. По тем же причинам черные вороны изгоняют белых со своей территории. И это можно считать доказательством, что инстинкт разделения на «лучших и худших» существует.
МЫ: Национализм и расизм – явления не столько социальные, сколько биологические. Это не признают только те, кто не перестает восклицать: «Люди – вы же не животные!»
Любовные игры не на жизнь, а на смерть
ОНИ: Самка жука богомола заслуживает звания «пожирательницы мужчин». Самец-богомол долго и униженно домогается объятий красавицы. Она благосклонно уступает, а после близости с вожделением пожирает самца. Иногда не одного, а семерых за день любви.
МЫ: Чем дольше живет человечество, тем сложнее становятся отношения между М и Ж. Инстинкт продолжения рода многие вообще сбрасывают со счетов, люди уверены, что в объятия друг друга нас толкают другие причины: желание получить удовольствие, утвердиться и спастись от одиночества.
Мы вместе
ОНИ: Гориллы обожают ходить строем, слушаются «начальников» – доминантов, а макаки уважают публичные казни соплеменников и радуются возможности всем вместе побить изгоя.
МЫ: Любим то же самое, но лучшие из нас утверждают, что это плохо.
Сорока-воровка
ОНИ: Почти все виды общественных животных имеют несколько врожденных программ захвата чужого добра. Открытый грабеж, мелкое воровство, попрошайничество – нормы собачьей жизни, а вожаки горилл с достоинством принимают подарки от подчиненных членов стада. Существует и инстинкт обмена. У обезьян и ворон обмен всегда обманный: у них есть очень хитрые программы, как обдурить партнера, подсунуть ему не то, захватить оба предмета, которыми начали меняться.
МЫ: Чтобы занять свое место под солнцем, иногда приходится зариться на чужое. В оправдание нашим инстинктам придуманы народные истины: «Не обманешь – не продашь», «С паршивой овцы хоть шерсти клок», «Бери, что плохо лежит».
Будь здоров!
ОНИ: Раненому или больному павиану ни один здоровый член стада не окажет помощь. Смог выздороветь – повезло, не смог – погиб. А у гиеновых собак иначе, они заботятся о пострадавших: выставляют около них охрану, издалека приносят пищу.
МЫ: Наши предки долгое время вели себя, как павианы. На обследованных скелетах людей, живших миллионы и даже десятки тысяч лет назад, нет следов успешно заживших травм, при которых человек теряет на время способность ходить. Значит, получившие подобную травму люди не выживали. Сегодня наша мораль велит подставить плечо, помочь ближнему, но слабость и болезнь нам инстинктивно неприятна, вот почему большинство предпочитает скрывать свои недуги от других.
Умереть от страха
ОНИ: У животных нет представления о смерти. Ни при каких условиях животные не способны лишить себя жизни. Мифы о самоубийцах-скорпионах и о выбросившихся китах – всего лишь попытка наделить животных чертами человеческого поведения.
МЫ: С раннего детства осознаем свою смертность и задаемся вопросом: что с нами происходит, когда мы умираем? Любопытство, безысходность и страх неминуемого конца, противоречащий основному инстинкту, иногда побеждает. Проявление «инстинкта смерти» мог ощутить каждый, кто хоть раз, стоя на краю обрыва, испытывал смутное желание шагнуть вниз…
Кровная месть
ОНИ: Если кто-то схватил ворону и поволок прочь, ее товарки скликают всех окрестных ворон, и те начинают с воплем преследовать хищника, не позволяя ему насытиться добычей. В конце концов он бросает ворону и спешит скрыться. Но это только начало. Теперь, где бы он ни появился, вокруг слетаются вороны и поднимают гвалт, охотиться просто бесполезно. Хищник быстро усваивает, что ворону, может быть, и легко поймать, но съесть ее не так просто. И решает – с воронами лучше не связываться.
МЫ: Желание отомстить – древний инстинкт, дающий возможность держать в узде своих врагов, чтобы они еще раз не причинили зло. Кровная месть, распространенная среди жителей Кавказа, – яркий пример такого охранительного поведения. Лучшая защита, как известно, – нападение и…злопамятность.
Обними меня покрепче
ОНИ: Карликовые шимпанзе любят обниматься, улыбаться и проявлять знаки дружеского внимания сородичам. Эта инстинктивная программа умиротворяющего поведения позволяет поддерживать отношения, в которых агрессивность сведена до минимума, а иерархия не мешает дружескому общению.
МЫ: Жизнь без объятий, дружеских улыбок и поцелуев – теряет смысл. Повинуясь врожденному доброму стремлению, мы, пусть на короткое время, избавляемся от груза доминирующих инстинктов и забываем, что надо охранять территорию, показывать зубы и рваться к власти.
Выпускаем пар
ОНИ: Мыши не устраивают вакханалию вокруг мертвого кота. У животных все проще – когда умирает угнетатель, исчезает и агрессия. Инстинктивное желание «выпускать пар» они реализуют в своей среде, недовольство вожаком или условиями жизни обрушивают на головы своих сородичей.
МЫ: После смерти вождя или авторитета с удовольствием «пинаем мертвого льва». Это выражение досталось нам от предков, которые настрадались от хищников семейства кошачьих. Процесс обливания грязью и разрушения памятников, считают этологи, не всегда исторически оправдан, но вполне объясним с точки зрения инстинктов.
Что скажете, люди?
