... Но после, когда дорого оплачивавшиеся большие картины для церквей и другие работы принесли ему изобилие и богатство и когда он, завязав знакомства с князьями и знатными людьми, был вводим некоторыми из них в разные соблазны, он, расточая попусту свое время, начал поддаваться нашей общей нидерландской слабости - любви к крепким напиткам, и в такой степени, что за свое не соответствовавшее ни искусству, ни благородному уму поведение стяжал себе такую же громкую славу пьяницы, как и живописца...
...Правда у нас, немцев, к неумеренному питью вина обыкновенно относятся снисходительно или, по крайней мере, не смотрят на это, как на постыдное и греховное злоупотребление, а в некоторых местах способность много пить даже прославляется. Но у других разумных народов эта болезненная способность считается самым низким на свете пороком, которого как скотского, позорного и противного природе греха и как истинно гибельного источника всякой злонамеренности и порочности, они не терпят, гнушаются и избегают.
Итак, благодаря своему искусству, Франс стал богат и пользовался уважением и почетом у знаменитейших людей страны, как благородные кавалеры ордена Золотого руна принц Оранский, графы Эгмонт, Горн и другие, с которыми он был в самой тесной дружбе и которые часто заходили к нему в дом выпить вина и попировать. Жена его, госпожа Клара Флорис, по временам, когда бывала не в духе, делалась очень груба и заносчива и обходилась с этими знатными особами крайне невежливо и никому из них не оказывала должного уважения. Ей было все равно бранить ли графинь Эгмонт и Горн или своих слуг и служанок. Это часто оскорбляло чувства Флориса, человека очень вежливого и доброго, сколь и угнетало его благородный дух. Говорят, что упрямый и злой нрав жены и был действительной причиной его беспорядочной жизни и погибели. Так, живя среди полного довольства, в большом и прекрасном собственном доме на площади Мейр, она только потому, что немного дымило в кухне, часто заявляла, что не желает окончить свою жизнь в такой закоптелой лачуге и наконец добилась, что Франс купил на Госпитальных полях участок и выстроил там роскошный дом, архитектором которого был его брат Корнелис.
Постройка этого дома, или, лучше сказать дворца, с воротами и столбами в античном стиле, вытесанными из серого аспидного камня, поглотила не только сумму, вырученную от продажи старого дома, но все наличные деньги, пять тысяч гульденов, хранившиеся Франсом на вкладе в ипотечном банке Шетса, и, кроме того, еще все, что ему удалось взять в долг. Но хуже всего было то, что он совершенно забросил свою собственную работу и целые дни сидел и бражничал с рабочими и десятниками. Таким образом, доходы его уменьшались, а долги увеличивались, расходы по уплате денег поденным рабочим росли, а работы вперед не двигались, и становилось совсем плохо.
Потмоу ли что Франс был слишком добр и беспечен, его всегда окружала целая толпа прихлебателей и объедал, помогавших ему проматывать свое состояние. Из-за этого между его женой, госпожой Кларой, и братом Жаком Флорисом, часто происходили сильные столкновения, ибо, помимо того, что Жак был большой балагур и насмешник, он никогда не приходил последним и не уходил первым и, как бы Клара ни бранилась, без всякого стыда истолковывал его слова в обратном смысле и оставался, так как он любил выпить за чужой счет. Иногда в минуты гнева госпожа Флорис, обращаясь к нему, говорила: "Что тебе здесь опять понадобилось? Ты доведешь нас до нищеты, шляясь постоянно сюда набивать себе брюхо; долой с глаз моих!" и другие любезности в том же роде. Но он из-за своей любви к пирушкам и попойкам переносил это с любезным видом и, обращая все в шутку, смеясь, говорил: "Право, сестрица, кто тебя не знает, может подумать, что ты меня не любишь; ноя, умея понимать тебя, знаю, что ты хотела сказать этими словами. Непосвященный может не так их понять, и я желаю их объяснить; в переводе на греческий язык они означают: "Милый брат, почему ты так редко приходишь? Мы откровенно признаемся, что без тебя мы ни жить, ни веселиться не можем; поэтому приходи к нам каждый день, так как твое общество есть одно из самых приятных развлечений". Я знаю также, моя сестрица, что если б я не пришел занимать тебя сам добровольно, ты разослала бы всех людей, какие есть у тебя в доме, разыскивать меня и была бы очень разгневана, если б я не пришел". В ответ на это она ему кричала: "Пошел вон! Осмелься только еще раз придти, бездельник! Я не знаю какая еще брань может заставить тебя убраться восвояси", - "Видите ли, - говорил он опять, - по-гречески это означает, что я могу оставаться и приходить всякий день, и что тебе недостаточен даже дня, чтобы насладиться моим обществом, и я должен прибавлять еще ночь. Я хорошо понимаю, милая сестрица, что, проводя здесь дни и ночи, я доставляю тебе этим величайшее удовольствие на свете"...
...Такой распущенный и беспорядочный образ жизни часто давал повод говорить за глаза про доброго Флориса много и несправедливого. По временам он искренне жалел о потерянном времени и о том, что попал на такой кривой путь, и уговаривал своих детей и учеников быть прилежными и просить Бога, чтобы он помог им хорошо учиться. "Хотя ч теперь, в старости, - говорил он, - стал нерадив, нов молодости я часто просил Бога, чтобы он помог мне, ради моего спасения, хорошо учиться". Он очень горевал, что вследствие его нерадения и непредусмотрительности все пошло против него и он обманулся в своих ожиданиях, что до начала стройки он имел по меньшей мере тысячу гульденов годового дохода, что для того времени представляло весьма значительную сумму, а теперь не осталось ничего кроме больших долгов. От этих долгов он все-таки, продолжая писать картины, легко освободился бы, не будь он, как это оказалось, столь закоренелых в своих привычках и имей мужество покинуть своих предававшихся пьянству товарищей или сам воздержаться от этого. Ибо ради больших попоек к нему всегда охотно собирались все самые ревностные служители Бахуса. Своей необыкновенной стойкостью в попойках Флорис так прославился, что эта его громкая слава возбуждала даже у некоторых завзятых пьяниц зависть...
